Счастливый ремесленник

Когда тебе исполняется 580 лет по совокупности всех твоих болей, стрессов, переживаний, приобретений, утрат и событий твоей жизни, и ты начинаешь понимать, что, будучи таким зрелым в одних вопросах, в других ты остаешься малышом в возрасте 5 лет и 8 месяцев. Потому что все, что ты пережил, лишило тебя многого из того, что переживают обычные люди.

И уж в любом случае ты никогда не ощущаешь свои обычные, земные – 58. В обычных, земных понятиях ты от силы даешь себе – 30.

Мне всегда было легче с детьми. Может быть, это оттого, что первый мой рабочий опыт начался со школы. Да собственно, сколько я помню себя, я все время и был в школе. Помню, как сидя в бесконечных, прошедших через всю мою жизнь, больничных очередях, я развлекался тем, что пытался угадать профессии посетителей поликлиники. Учителей узнать всегда очень просто по их живым, что ли, лучащимся ясным светом глазам. Далее, я усложнил опыты, пытаясь определить предмет, который ведет учитель. Получалось…

Историка никогда не спутаешь с литератором, а математика с физиком. А двух последних – с двумя первыми. Но у них у всех есть нечто общее, отличающее их от других смертных.

Это я потом, уже много позже, понял, что от постоянного общения с детьми они, учителя, сами навсегда остаются в детстве. В порой жестоком, детском мире все равно всегда чище, чем во взрослом. Поэтому и глаза учителей всегда чище, чем у остальных. Ну, как у идиотов Я всегда говорил несколько грубее: «как у придурков». Помните бравого Швейка?

Учительская работа – это не обыкновенный труд. Это скорее постоянная игра. Игра и маленького ребенка, и актера. Моя старшая дочь, придя однажды ко мне на работу и невольно подслушав мой урок, несколько даже с презреньем спросила меня: «Что ты тут делаешь? Тебе же в театр надо…»

Глупенькая, она тогда не понимала (да и я тоже), что моя профессия – это вечный театр, только много сложнее.

Каждые 45 минут – новый спектакль на новую публику, которой ты должен овладеть, влюбить в себя и в то, о чем ты рассказываешь всего за один акт.

Спектакль, который ты, в отличие от артистов, даешь без репетиций.

Спектакль, в котором ты режиссер и артист, и костюмер.

Спектакль, в котором вместе с тобой обязательно должна играть и твоя публика.

Спектакль, который ты должен сыграть, не обращая внимания на свои болячки и переживания.

Со своей гемофилией, когда не болели ноги, а только руки, даже если нечем было держаться за поручни в троллейбусе, я на своей конечной остановке забивался в конец вагона и доезжал до любимой работы. Сложность была в том, что спектакль в этом случае надо было отрежиссировать и сыграть так, чтобы не возникла надобность что-то писать на доске.

Когда болела только одна рука, пусть даже правая, – было легче: ведь можно выучиться писать на доске и левой.

А это ощущение полной опустошенности, когда ты, счастливый от удачного урока, вваливаешься на нестерпимо болящих ногах в лаборантскую, рушишься на стул и в изнеможении закуриваешь сигарету… И кажется, что никакая сволочь, даже этот проклятый звонок, не сможет тебя поднять с этого желанного сиденья.

Но вот он снова зовет тебя. И ты, с неслышимыми никем, кроме тебя, криками от боли, плетешься к двери из лаборантской в кабинет. Усилием воли, все еще сомневаясь в себе, распахиваешь ее, и…

Все болячки и невзгоды остаются за ней. А ты, легкой пружинистой походкой идешь, улыбаясь, через весь кабинет к доске. Слушаешь доклад дежурного, усаживаешь класс, и звучит твое коронное: «Итак, на прошлом уроке мы остановились….» А дальше звучит твоя лебединая песнь, которая и тебя и твою публику уводит в поднебесную ввысь твоей любимой физики… И жуткая, звенящая тишина кульминации изложения, когда они боятся дышать, а у тебя у самого мурашки по спине от твоего же рассказа… Когда случайно ворвавшийся твой же коллега, думая, что тишина в кабинете от того, что там никого нет, бормоча что-то невразумительно-извиняющееся, в ужасе пятится назад. И не понимает, как могут эти, только что стоящие на его уроке на ушах, «молодые бизоны» – ПТУшники, ТАК СЛУШАТЬ!!!

А их рукопожатия при встречах после окончания училища и какое-то уважительно-родное «ТЫ» с которым они обращаются к тебе?

А ежегодные встречи группой на протяжении 25 лет с обязательным присутствием их классного руководителя и учителя физики. И, не дай Бог, последнему – приболеть. Если не опасно, а просто идти не может, то обязательно найдется кто-то с машиной, чтобы отвезти-привезти, но побыть вместе. А уж если опасно и физик не может придти, потому что валяется в больнице с очередным кровотечением, то всей компанией ввалиться к нему в палату, чтобы все же глянуть друг другу в «фэйс лица». А начиная со следующего утра прибегать, когда позволяет рабочая смена, и сдавать для него свою кровь, становясь ему еще и «кровным» братом...

Это ли не счастье? Это ли не радость? Как писал известный наш педагог и литератор Симон Соловейчик: «Вечная радость человека, навечно вызванного к доске».

И еще он писал, что учитель, поскольку он на протяжении всей своей жизни призван воспитывать в маленьком человеке все самое лучшее, сам становится лучше. Скорее всего, он был прав…

А еще кто-то украл мои слова: «Я счастлив тем, что прожил жизнь в ладу со своим ремеслом».

Это одна из компонент, из-за которой я не устаю утверждать, что я самый счастливый человек…